В аспирантуре

   Его появление в Институте психологии АПН РСФСР относится к 1954 году. Тогда В.Небылицын приехал из Махачкалы, где проработал два года по окончании Московского университета. Он выглядел худым и юным и что его особенно отличало – это подчеркнуто модная одежда и прическа. В то время это немедленно вызывало осуждающую характеристику: “стиляга”. Характеристика эта довольно надолго закрепилась за ним и, думаю, немало мешала в установлении уважительного отношения, которого он в действительности заслуживал. 

         Однако вопреки осуждению институтских престарелых дам и бдительных членов партбюро он произвел чрезвычайно благоприятное впечатление на комиссию при вступительных экзаменах в аспирантуру. Стоит вспомнить, что эти экзамены в то время отличались серьезностью.  В прохладном и темноватом малом зале второго этажа собирался институтский синклит: робко входящий абитуриент видел за длинным столом сидящих в ряд директора А.А. Смирнова, некоронованного короля Института Б.М.Теплова, П.А.Шеварева, Е.И.Бойко, Н.И.Жинкина и других, составлявших цвет тогдашней психологической науки. И вот эти авторитеты без какого-нибудь колебания поставили этому юноше-стиляге высшие оценки по всем пунктам и с самой лестной характеристикой приняли в аспирантуру Института.  Еще более показательно то, что могущественный Б.М.Теплов тут же протянул ему властную руку, пригласил в свою лабораторию и до конца дней сохранил к нему привязанность.

         После этого началась вольная аспирантская жизнь.

         По французской романической традиции герой, молодой талант, живет в мансарде, т.е. на чердаке. В Институте психологии в этой роли выступал подвал. Там находилось аспирантское общежитие. Это была довольно большая полутемная комната на 4-5 человек, убогая мебель, два окна, через которые видны ноги прохожих. Здесь прошли аспирантские годы. Но этот приют был благом. Поднявшись наверх, можно было проводить экспериментальную работу в лабораторных помещениях, читать книги в чудесной институтской библиотеке и вообще участвовать во всей жизни.

         Для Небылицына это было время увлечения экспериментальной работой. В своей диссертации он исследовал гипотезу, предложенную Б.М.Тепловым, о связи силы нервной системы с чувствительностью. Сильный тип нервной системы –  он же низкочувствительный, слабый чувствует тонко. Испытуемыми часто были свои же подрабатывающие (1 рубль за час) коллеги-аспиранты. И каким же жгучим, личностно значимым был интерес: какой он, какая она со своими лабораторными показателями и жизненными проявлениями. Наверно, потому так легко и возникали у экспериментатора новые идеи, новые методические пробы. Как экспериментатор Володя был точен и строг. А как испытуемый вопреки научной идее хотел быть сильным и чутким. Таким он и был.

         Соседом по комнате, поселившимся на рядом стоящей койке, стал А.Васильев – врач, изобретатель, душа человек, тоже родом из Челябинска и аспирант Б.М.Теплова. Они стали друзьями. Вообще же в выборе друзей Володя был скуп и избирателен. Однажды к А.Васильеву пришла беда. В распоряжении лаборатории Теплова были так называмые "черные" комнаты, где проводились опыты по исследованию зрительной чувствительности. Эти комнаты были без окон и с черными стенами. В зимнее время из-за очень горячей батареи было жарко и душно, трудно работать. Леша вместе со своим испытуемым взялся усовершенствовать батарею, но когда они принялись за дело, видимо недостаточно умело, в помещение под огромным давлением хлынула страшно горячая вода, почти кипяток. Пока удалось перекрыть воду в здании, она пролилась с верхнего этажа на два нижних, затопила малый зал с его приборами в шкафах, обрушила люстру и пр. и пр. Результат был ужасным.

         Дирекция решила исключить А.Васильева из аспирантуры.

       Друзья пришли на помощь Леше в этот трудный для него момент и В.Небылицын был первым среди них. Собрали аспирантское собрание, пошли к Анатолию Александровичу (директору): "Ведь Леша хотел как лучше. Это его несчастье, не столько вина. Помилосердствуйте!" И помилосердствовали: всего лишь перевели в заочную аспирантуру. Позднее Леша провел необходимую работу и защитил диссертацию.

          Кроме науки, было много других занятий. Рядом с институтским зданием на асфальте устроили волейбольную площадку. В теплое время азартно играли в волейбол. Еще увлечение –  музыка. Музыкальность Небылицына была очень высокой. Он сам говорил, если бы был голос, мог бы выступать со сцены. В то время увлекался джазом. Где-то доставал новейшие интересные записи, их подолгу слушали в аспирантском подвале. Потом Володя с поразительной точностью высвистывал сложные рулады.

         А вот еще одна игра –  драмкружок. Дело было поставлено серьезно: преподаватель-режиссер, долгие репетиции, система Станиславского, теория сценической игры. И вот Володя Небылицын - герой-любовник на сцене в большом зале. Но о ужас, он не в силах повернуться к зрителям, стоит почти спиной, сдавленным голосом говорит чужие слова, скован и сам презирает себя за это. Зрители вежливо хлопали. Но потом, уже после спектакля, собратья аспиранты весело посмеялись над героем: "Не думай, что ты все можешь".

         Но мог все же многое. Не было среди нас равных ему по литературной образованности. Казалось, он читал все. Рассказывал, что одно время так увлекался чтением, что читал даже на ходу идя по улице. Память имел прекрасную. Незнакомые нам в те времена литературные имена (все больше западные) были ему неожиданно знакомы и близки: Джойс, Ионеску, Маркес. Имел он знания в разных сферах, о многом судил нетрадиционно. Сам писал выразительно и абсолютно грамотно. Была в ходу такая игра: открыть наугад энциклопедию, взять первое попавшееся слово - кто его знает? Володя был в этой игре непревзойден.

         В какой-то момент увлекся фотографией и с чудесной щедростью и художественной чуткостью снимал окружающих. Какие волшебные кадры!  Щедрость и в другом была ему присуща. Скупая аспирантская стипендия ограничивала джентельменские склонности (пригласить подружку в театр,  ресторан), и тогда он ходил ночами на вокзал разгружать вагоны.

         Прошли аспирантские годы, В.Небылицын успешно защитил кандидатскую диссертацию, встал вопрос о его дальнейшей судьбе. Могущественный Теплов просил институтское начальство оставить В.Небылицына в лаборатории, хотя бы в должности лаборанта. Оппозиция возражала (не так думает, не с тем дружит). Теплов сказал: "Он гениален. Если его не возьмут, я уйду". Его взяли, на лаборанта. Он согласился и пробыл на этой должности год.

         Затем началось неуклонное, неостановимое восхождение. Усилиями Небылицына, теперь уже Владимира Дмитриевича, лаборатория получала все новые импульсы для своего развития: укреплялись и входили в обиход новые для психологов математические методы факторного анализа, вводились ЭЭГ-методы, предлагались оригинальные экспериментальные методики, характеризующие свойства нервной системы, развивалась теория проблемы. Получаемые материалы сложились в книгу, докторскую диссертацию.

         Оппозиция медленно и неохотно отступала, переходя время от времени в котрнаступление. Вот яркий пример. В 60-е годы заметную роль в Институте играла стенная печать; стенгазеты часто были яркими, острыми, привлекали внимание, кого-то поддерживали, кого-то придерживали. И вот в одном праздничном красочном выпуске появилась картина: высокая фигура Теплова, рядом маленькая – Небылицына, они соединены нитями, в руках Небылицына вязанье. И подпись:

                                      Вяжет истин вереницы

                                      За Тепловым Небылицын.

         Это было крайне несправедливо. В.Небылицын имел свою линию и уже в то время собственные заслуги перед наукой. С Б.М.Тепловым у него было большое взаимопонимание, и они оба учились друг у друга. Так, например, на основе первоначальных разработок В.Небылицына о применении факторного анализа для их лабораторных данных Теплов написал отдельную статью. Так было и в других вопросах.

         Что же касается той стенгазеты, то она вызвала отрицательную реакцию сотрудников Института: люди выразили несогласие с публикацией, неудовольствие действиями редакции. Успеха газета не имела. Но что примечательно – В.Небылицын как бы и глазом не моргнул, просто прошел мимо. Мстительностью он не страдал.

                                                                                                       Т.Н.Ушакова.

“ТАКИМ Я ЕГО ЗАПОМНИЛА...”

       Мои воспоминания не о Владимире Дмитриевиче Небылицыне, - блестящем ученом, создавшем свое направление в науке, - а о моем сверстнике Володе Небылицыне, с которым мне посчастливилось работать вместе в прекрасной лаборатории Б.М.Теплова во время учебы в аспирантуре.

         Мы, поступавшие в аспирантуру, знали друг друга и держались вместе. Володя же был "чужой", и мы присматривались к нему особенно придирчиво. Стройный, "стильно" одетый, он был независим, изыскано вежлив и немногословен. Он не старался завоевывать ни наше признание, ни наше доверие. Однако очень скоро и как-то само собой стал "своим" и, конечно, первым среди аспирантов и молодых сотрудников. Мало того, он завоевал признание и уважение самого Бориса Михайловича. Что это значило, могут понять только те, кто имел счастье работать с Б.М.Тепловым, имевшем непререкаемый авторитет одаренности и моральной силы.

         В дальнейшем Володя стал ближайшим соратником Бориса Михайловича, блестяще развившим и обогатившим его идеи.

         Прекрасные природные способности и высокий интеллект Володи проявлялись в легкости и быстроте усвоения нового, а также в основательности и оригинальности собственных идей. Область его интересов была так велика, что казалось нет ничего ему неподвластного. Мы часто "экзаменовали" его и каждый раз убеждались в обширности и разносторонности его знаний. Если бы ему захотелось играть в сегодняшние интеллектуальные игры, не сомневаюсь он получил бы титул первого эрудита.

         Меня всегда поражала умственная энергия и целеустремленная сила, позволившие реализовать себя. Такой силой, я думаю, была его гордость и в известной мере честолюбие. Он всего добивался сам, не признавая никаких легких путей и снисходительного покровительства, не позволяя себе отклоняться от собственного образа. Все, чего он хотел, у него получалось, а он хотел многого. Хотел и умел быть первым, однако, если этого не получалось, даже в шутливой ситуации, с трудом скрывал свою досаду.

         Помню, мы сидим в аспирантском подвале и решаем вопрос, кому итти в бухгалтерию о чем-то просить. Просить никому не хочется. Сошлись на том, что пойдет в бухгалтерию тот, кто проиграет партию в шашки. Начали играть. Для Володи, хорошего шахматиста, это было слишком просто и он "зевнул". Обнаружив свой неминуемый проигрыш, он резко изменил тактику, заявив, что догаваривались играть "в поддавки". Было много шума и смеха, но итти пришлось ему.

         Единственно, чем он совершенно не владел, так это специальными приемами подачи себя. Намеренная игра ему не удавалась, актерская поза смущала и сковывала его.

         Однажды ему пришлось-таки побывать в этой роли. В институте были шумные и веселые праздники с капустниками и номерами самодеятельности. В один из таких дней решено было сыграть водевиль, и общественность поручила (отказаться было нельзя) роль первого любовника Володе Небылицыну, а гусара - Леше Васильеву. Результат был ошеломляющим. Спектакль с треском провалился только из-за них, наших героев. Ничего смешнее и нелепее я не видела ни до, ни после. Володя страшно досадовал, ругался и смеялся, но уже никогда нельзя было его заставить играть навязанные роли.

         Володя был нашим ровесником, но, несомненно, был взрослее и свободнее в своих желаниях и возможностях. В какой-то мере он был воспитателем для нас - "зеленых" и несколько инфантильных (с высоты теперешнего возраста). Благодаря Володе мы познакомились с богемным кружком молодых художников, и общение с ними повлияло на наши вкусы и восприятие. Как одаренный человек Володя знал и любил изобразительное искусство. Как-то в Ленинке наша компания рассматривала альбом репродукций Утрилло. Это были большие листы картона с прикрепленными к ним репродукциями. Володя единственный заметил подмену изображения на некоторых листах. Часть из картинок была искусно подменена другими, не соответствующими ни названию, ни авторству художника. А ведь не всякий знает Утрилло наизусть! Володя и сам рисовал, но свои наброски и рисунки показывать не любил. Одна акварель была особенно прелестна - желтая церковка во дворе нашего института на ярко-голубом весеннем небе. Я долго выпрашивала ее, но тщетно. А вот его художественная фотография - цветущая яблоневая ветка на фоне Большого театра до сих пор хранится у меня.

         Его музыкальность развивалась в концертах, оперных спектаклях и современных джазовых праздниках, которыми было полна Москва. И в этой области Володя был неоспоримым авторитетом.

         Самая, пожалуй, яркая его черта - чувство современности и даже опережение своего времени.

         Прошло много лет, но я вспоминаю о Володе с восхищением и радостью, а боль потери и сейчас сильна.

         Он погиб на самом взлете своего таланта и успеха. Смерть его с женой была трагична и многозначительна. Рукой судьбы они вынули чужой жребий, купив последние два билета, возвращенные в кассу, на тот роковой самолет, упавший в море. Даже не произнесешь русского заклинания "Пусть земля им будет пухом". Без него мир стал хуже и скучнее.

         Володя, мы помним тебя!

Г.Н.Ильина