Статья 10

От редакции. В последнее десятилетие создан и интенсивно разрабатывается новый вид комплексных экспертиз, в развитии которых важную роль играет психологическая наука. Представляемая статья руководителя лаборатории психологии И.А.Кудрявцева, под руководством

которого разрабатывается новое направление, показывает пути и способы включения психологов в этот, впервые созданный вид экспертиз - комплексные психолого-психиатрические экспертизы.

 

ПСИХОЛОГО-ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА: ПРОБЛЕМЫ

И ПЕРСПЕКТИВЫ

 

Кудрявцев И. А.

 

Стр. 81-95

 

 

Среди широкого круга практических задач, в решении которых может и должна принять участие психологическая наука, большую значимость имеет разработка психологических аспектов медицинской экспертизы [1]. Подготовка для этой области здравоохранения кадров высококвалифицированных психологов, определение их функций, правового статуса и принципов взаимодействия с медицинскими специалистами представляют существенное звено создаваемой сейчас психологической службы страны [4], на разработку научных основ которой ориентирует известное постановление Президиума АН СССР. Одной из наиболее важных и эффективных организационных форм участия психолога в экспертной деятельности является комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза (КСППЭ).

 

КСППЭ - это новый вид судебных экспертиз, затрагивающий пограничные между психологией и психиатрией проблемы и использующий для выработки выводов специальные познания и методы обеих научных дисциплин. Возникнув во ВНИИ общей и судебной психиатрии им. В. П. Сербского около 10 лет тому назад, КСППЭ на современном этапе своего развития завершает научное и организационное становление, получая все большее социальное признание. О последнем свидетельствует быстрый рост потребности судебно-следственных инстанций в такого рода доказательствах по делу, расширение круга вопросов, юридическое решение которых требует обязательного привлечения специальных психологических и психиатрических знаний [8-10].

                Вместе с тем ряд актуальных, теоретически и практически значимых вопросов КСППЭ все еще не получил окончательного разрешения и до настоящего времени по существу носит характер постановки проблем. Однако именно успешность их разрешения во многом определяет дальнейший прогресс и эффективность данного вида экспертизы, к выводам которой юридическая практика предъявляет особо «жесткие» требования. Они должны быть научными, информативными, надежными и однозначно определенными. Предположительная формулировка экспертных выводов, по мнению подавляющего большинства правоведов, не может служить доказательством по делу.

Все это накладывает особую ответственность на использование экспертами-психологами методического инструментария, концептуального психологического аппарата, теоретических и экспериментальных оснований формулирования экспертного заключения. Оно должно быть изложено в понятной для суда форме и при этом не терять сути своего психологического содержания.

Одной из важнейших предпосылок выполнения названных условий является адекватное разрешение вопроса о предмете и объекте КСППЭ. Сложность их однозначного определения на современном этапе связана с быстрым развитием медицинской психологии, постоянным расширением возможностей ее научного применения, обогащением ее предмета за счет пограничных областей знания. Особенно интенсивно идет это обогащение при взаимодействии одной из частей медицинской психологии - патопсихологии [12] - с психиатрией. Непрекращающиеся дискуссии о пределах научной компетенции и границах функциональных обязанностей психиатра и патопсихолога [12-15, 17, 19], на наш взгляд, во многом отражают именно эти «трудности роста».

Своеобразное преломление они нашли и в различии точек зрения на предмет и объект КСППЭ.

Существует мнение, что объектом КСППЭ могут быть лишь лица, обнаруживающие ту или иную, преимущественно «пограничную» психическую патологию (психопатии, психопатоподобные состояния различного генеза, легкие степени олигофрений и др.). В связи с этим из предмета КСППЭ исключаются совместное научное рассмотрение, диагностика и экспертная оценка психической нормы [20, 21]. При этом приводится аргумент о том, что психология и психиатрия изучают разные состояния психики - норму и не норму (патологию). «Предмет психологии - здоровая психика» [21], и, следовательно, психиатр не может участвовать в ее комплексной оценке.

На наш взгляд, такая позиция теоретически не оправдана, а практически чревата серьезными экспертными и, как следствие, юридическими ошибками. Дело не в том, что, как утверждают некоторые авторы [20, 21, 23], психология и психиатрия изучают разные состояния психики - норму и патологию. Не в этом различие их предметов, а в том, что объект научного исследования - психика человека - изучается ими с разных сторон, различными методами, применительно к разным задачам. Психология, точнее, ее ветвь - медицинская психология – также правомочна изучать и изучает на деле (патопсихология) психическую патологию, как психиатрия - психическую норму. Для этого психиатрия располагает соответствующим адекватным методом· (клиническим) и понятийным аппаратом, позволяющим выделять и типологически систематизировать различные варианты непатологических личностных особенностей: акцентуации личности [24] или характера [25]. Психология (патопсихология) позволяет аналитически вскрыть механизмы, структуру, качество и распространенность болезненных расстройств [13], которые психиатрия выделяет, нозологически определяет, классифицирует,  прогностически ранжирует и лечит.

В связи с наличием общего объекта исследования и известного сходства задач медицинская психология, конкретно патопсихология, и психиатрия скорее не противостоящие друг другу научные дисциплины, имеющие лишь «точки» соприкосновения [21], а взаимодополняющие науки, причем это их качество с развитием медицинской психологии и психиатрии, на наш взгляд, будет усиливаться¹. Отсюда с неизбежностью вытекает логический вывод о необходимости включения психической нормы в объект КСППЭ, а ее совместное, в рамках научной компетенции психолога и психиатра, рассмотрение, определение и экспертную оценку - в предмет КСППЭ.

Такой подход наиболее надежно гарантирует от экспертных ошибок, так как в строгом смысле диагностика нормы, психического здоровья - прерогатива врача-психиатра. Именно он более всего компетентен квалифицировать психические особенности как отклоняющиеся или не выходящие за рамки принятых в культуре медицинских и социальных эталонов здоровья. Только после такой профессиональной, верифицированной квалификации психического состояния как нормы или патологии (с указанием нозологической принадлежности - природы болезни) КСППЭ получает подлинно научную основу рассмотрения всех иных экспертных вопросов.

Поэтому мы возражаем против рекомендаций и существующей еще практики первичного направления на обычную судебно-психологическую экспертизу в случаях, когда «психическое здоровье испытуемого не вызывает сомнений» у следствия. Как справедливо указывают некоторые юристы [26], таких случаев в судебной экспертной практике обычно не встречается. Именно непонятность поведения, своеобразие мотивации содеянного, необычный характер рассуждений обвиняемых, свидетелей и потерпевших дают повод судебно-следственным инстанциям обращаться за разъяснением к специалистам. Но даже и при отсутствии этих внешних признаков своеобразия, аномальности психического функционирования презумпция о психическом здоровье, в явном или скрытом виде присутствующая при первичном назначении судебно-психологической экспертизы, является научно и процессуально порочной, предрасполагающей, как свидетельствует практика, к серьезным экспертным ошибкам. Анализ

 

---------------

¹Подтверждением этого может служить мысль [13] о значении патопсихологии не только для общей психологии, но и для теории психиатрии (общей психопатологии).

таких случаев показывает, что внешне сходные особенности личности, отдельных психических процессов и состояний могут отмечаться как у здоровых, так и у психически больных. У последних они могут отражать фасадные сохранные стороны психики. Ошибочно постулированное у таких больных психическое здоровье, являющееся результатом поверхностной, неквалифицированной, «житейской» оценки их внешне упорядоченного поведения, после судебно-психологической экспертизы нередко возвращается суду уже в качестве «доказательства» по делу, чем закрепляет изначально неверную посылку.

Как видно из сказанного, вопрос о предмете КСППЭ имеет не только теоретико-методологическое, но и важнейшее практическое значение. В зависимости от его разрешения по-разному решаются и задачи организации экспертного исследования, выбор вида экспертизы, принципы взаимодействия экспертов и формулирования их выводов. Конечно, решение ряда экспертных психологических вопросов возможно и при последовательном проведении судебно-психиатрического и судебно-психологического освидетельствования. Однако наиболее удобной, эффективной, надежной и экономичной (как в  отношении времени освидетельствования, так и в отношении затрачиваемых средств, ресурсов) является КСППЭ. Она позволяет значительно глубже и всестороннее исследовать испытуемых, применяя стационарные виды освидетельствования², дает возможность оперативно обмениваться психологической и клинической информацией на всех этапах экспертизы. При этом становится возможным задействовать весь «потенциал» клинических, параклинических и психологических методик, гибко менять программу исследования в зависимости от выдвигаемых экспертных гипотез, взаимно уточнять и верифицировать их результаты.

Все это в целом обеспечивает наиболее высокий научный и методический уровень решения основных экспертных вопросов. На современном этапе развития КСППЭ к ним относятся следующие:

1. Квалификация психического состояния испытуемого, определение природы (нозологии), вида и типа психической патологии, ее тяжести.

2. Определение некоторых устойчивых психологических свойств и динамических состояний личности: вида и глубины эмоциональных реакций в момент совершения инкриминируемых деяний, индивидуально-психологических особенностей личности; природы и степени умственной отсталости.

3. Определение влияния выявленных характеристик личности и психического состояния на способность испытуемого к вменению, на реализацию противоправного поведения.

При рассмотрении первого вопроса психолог, взаимодействуя с психиатром-экспертом, функционирует преимущественно как помощник клинициста, предоставляя ему вспомогательные данные для распознавания сущности болезни, типа и тяжести актуального психического состояния. При решении второго и частично третьего вопросов он выступает в роли самостоятельного независимого эксперта с равными правами и одинаковыми юридическими (но не функциональными) обязанностями. В обоих случаях его профессиональная деятельность заметно осложняется наличием ряда нерешенных психологических проблем, существенно ограничивающих возможности КСППЭ.

Основная психологическая проблема при решении вопроса о способности к вменению - недостаточная научная разработанность в современной медицинской психологии адекватных средств, методов, методик и критериев выявления, диагностической квалификации и измерения глубины врожденных аномалий и нажитой патологии психики.

Составляющие «ядро» патопсихологического эксперимента традиционные отечественные методики исследования больных, построенные по принципу «функциональных проб» [16, 18, 27, 29], высоко зарекомендовали себя в общепсихиатрической практике при решении диагностических задач. Понятийный аппарат, фиксирующий результаты такого исследования, хорошо операционализирован, достаточно дифференцированно и адекватно передает феноменологию ведущих нарушений познавательных процессов (мышления, восприятия, памяти) и личности, вскрывает структуру и качество их болезненных изменений. Результаты отдельных психологических «проб» взаимопроверяемы в ходе эксперимента. Программа исследования может быть легко и гибко изменена по мере выдвижения новых диагностических гипотез. Отмеченные важные для экспертизы достоинства позволяют считать, что данные «функциональных психологических проб» могут и должны служить основой психодиагностического заключения и при решении задач КСППЭ.

Вместе с тем накопленный к настоящему времени опыт работы лаборатории психологии Института им. В.П.Сербского свидетельствует, что использование полученных результатов для целей экспертизы все еще встречает ряд затруднений. Часть этих затруднений связана с ограничениями, накладываемыми самим уровнем развития данного метода психологической диагностики. Здесь прежде всего следует указать на недостаточность разработки патопсихологической феноменологии отдельных форм психических заболеваний и патологических состояний. По существу частная патопсихология, освещенная в единичных работах [18], находится в стадии зарождения.

---------------

²КСППЭ - единственный вид стационарной психологической экспертизы.

Между тем такое отставание существенно ограничивает возможность применения патопсихологических данных для дифференцированной нозологической диагностики состояния подэкспертного. Поэтому актуальной проблемой КСППЭ является разработка информативных патопсихологических критериев нозосиндромологического разграничения особенностей психического состояния испытуемых.

Одним из путей решения этой задачи, разработанным и апробированным в лаборатории психологии ВНИИ общей и судебной психиатрии, может служить выделение патопсихологических синдромов - специфических комплексов родственных по происхождению (патогенезу) психологических симптомов, несущих информацию об уровне (глубине), объеме (тяжести) психического поражения и некоторых его нозологических характеристиках (диагностической «окраске»). Наши данные и работы сотрудников позволили различать относительно типичные «шизофренический», «органический», «психопатический», «олигофренический» патопсихологические синдромы, а также симптомокомплекс «психогенной дезорганизации психической деятельности», характерный для реактивных состояний [30]. Проведенное клинико-катамнестическое сопоставление психиатрических нозологических и патопсихологических синдромальных диагнозов выявило высокую степень их совпадения; подтвердив диагностическую надежность и информативность патопсихологических симптомокомплексов [30]. На основании полученных результатов можно утверждать, что патопсихологические синдромы, подобно симптомокомплексам в психопатологии и нейропсихологии, являются необходимым промежуточным этапом на пути восхождения к синтезу высшего порядка - нозологическому [34] и функциональному [12] диагнозу.

Наиболее эффективным способом достижения этой цели является интеграция данных методик, работающих по принципу функциональных проб, и результатов адаптированных личностных тестов. Среди последних, как свидетельствует опыт лаборатории психологии Института им. В.П.Сербского, наибольшей диагностической значимостью обладают анкетный ММРI и проективный Роршах-тест. Обе эти методики имеют не только хорошо разработанную общую симптомологию и синдромологию, но и дифференцированную частную синдромальную типологию нарушений, типичных для различных групп психических заболеваний. Сравнение же результатов исследования познавательных процессов и личности дает возможность надежнее и точнее диагностировать комплекс патогенетически родственных личностно-мотивационных и интеллектуальных нарушений, типичных для отдельных болезней - шизофрении, реактивных психозов, психопатий, олигофрений и др.

Трудности использования результатов патопсихологического эксперимента для целей КСППЭ во многом связаны со сложностями интерпретации полученных данных в условиях экспертной практики. Это в свою очередь определяется видоизменяющим влиянием ряда ситуационных факторов (причин). В их числе следует назвать, во-первых, постоянное психотравмирующее воздействие, определяющее ту или иную степень эмоционального напряжения вплоть до явлений дезорганизации психической деятельности испытуемых. Во-вторых, это различные проявления установочного поведения (аггравационные, симулятивные, диссимулятивные). В-третьих, это преобладание смешанных (имеющих признаки различных психических заболеваний) и «стертых» (маловыраженных, неразвитых) форм психической патологии.

Из сказанного вытекает положение о том, что применение патопсихологических методик и личностных тестов при проведении КСППЭ требует не только высокого профессионального мастерства, но и использования специальных дополнительных правил интерпретации результатов психологического освидетельствования, позволяющих отграничить психические нарушения, детерминированные болезненной сущностью основного душевного заболевания, от проявлений дополнительной психической патологии (сопутствующей болезни), ситуационных динамических психогенных наслоений или сознательных установочных искажений. Разработка надежных алгоритмов такой квалификации результатов патопсихологического освидетельствования - очередная актуальная проблема КСППЭ, одна из предпосылок адекватности ее выводов. Специальное изучение этого вопроса, предпринятое в лаборатории психологии Института им. В.П.Сербского, показало, что основанием для экспертного суждения в таких случаях является сопоставление особенностей феноменологии обнаруженных в эксперименте расстройств с характером предъявляемого стимульного материала. Наиболее информативным было сравнение по следующим основаниям: уровень и качество выполнения различных заданий с их объективной сложностью; уровень и качество выполнения вербальных и наглядных методик; качество ответов в эмоционально нагруженном и «нейтральном» материале; результаты методик, направленных на исследование преимущественно операциональной стороны мыслительной деятельности с данными заданий, ориентированных главным образом на раскрытие семантических и смысловых связей, ассоциативных процессов (исследования А.Н.Лавринович и Е.П.Москаленко). Учет этих экспериментальных и ситуационных переменных - необходимая предпосылка психологически обоснованной патогенетической квалификации патопсихологической симптоматики. Другими словами, во всех случаях КСППЭ феноменология патопсихологического эксперимента должна быть дополнена и верифицирована психологическим анализом особенностей генеза патопсихологического признака психического расстройства. Только такой методический прием позволяет определить нозологическую специфику внешне сходных явлений (например, отграничить истинные нарушения памяти при сосудистом болезненном процессе от динамических мотивационно обусловленных нарушений запоминания у некоторых больных шизофренией).

Еще более остро, чем определение диагностической информативности патопсихологических показателей, стоит в КСППЭ задача разработки методов и критериев измерения психической патологии. По существу это - центральная проблема КСППЭ, краеугольный камень решения всех экспертных вопросов, в том числе и относящихся к предмету КСППЭ в узком смысле. Традиционные патопсихологические методики типа функциональных проб при обычном подходе к интерпретации их результатов дают возможность выявить лишь качество психической патологии и, за редким исключением,  не ориентированы на установление глубины, степени и объема психических нарушений. Основная «слабость» этих методик - отсутствие нормативных данных, критериев и принципов квантификации психических расстройств, без чего сколько-нибудь точное количественное определение изменений структуры психических функций и свойств личности невозможно.

Имеющийся недостаток отчасти может быть восполнен использованием специальных тестов измерения интеллекта (тест Векслера, тест Равена) и личности (MMPI), ПДО А. Е. Личко [12], тест 16PF Кеттерa, тест Роршаха). Знание величины отклонения показателей этих методик за пределы среднестатистической «нормы», от «социально-типического» эталона [35] может заметно облегчить оценку выраженности личностной дисгармонии или интеллектуального дефекта у больных психопатиями, органическим поражением головного мозга, олигофрениями и др. Вместе с тем следует еще раз повторить, что невозможность составить ясное представление о психологической сути и механизмах обнаруженных отклонений^З, линейность измерения оцениваемых функций, не учитывающая системного характера их нарушений [2, 7] при психических заболеваниях, существенно ограничивают возможности изолированного применения тестовых исследований. Для нужд КСППЭ они могут быть использованы преимущественно в качестве важного дополнения психологических методик, работающих по принципу функциональных проб, с целью уточнения степени, количественного «результата»  [13] раскрытых в них интеллектуальных и личностных расстройств.

Таким образом, современный уровень развития психодиагностики диктует необходимость комплексного, системного подхода [2-5] к решению задачи психологического измерения. Однако при разнородности оснований, определяющих принципы толкований результатов используемых в настоящее время методик, такой прием пока неизбежно порождает методологический эклектизм, необходимость принятия ряда не вполне оправданных упрощений, излишне стилизованных интерпретаций, иногда умозрительных допущений.

Поэтому особенно актуально стоит в КСППЭ проблема поиска новых подходов к измерению нарушений когнитивных процессов и личности, разработка интегративных психологических критериев, обладающих преимуществами качественной оценки и достоинствами количественного измерения. По нашему мнению, таким универсальным показателем может стать критика испытуемых.

Проведенное нами с сотрудниками (М.Б.Ерохина и др.) специальное изучение этого вопроса показало, что критика не сводится к интеллектуальному контролю, не исчерпывается умением соотносить результаты мыслительного процесса с объективными данными [37]. Критика - центральное личностное образование,   главная  функция   которого    состоит   в   обосновании личностного  выбора, во внутреннем

 

---------------

³Большинство тестов - психологический «черный ящик», где промежуточные процессы и механизмы решений скрыты от наблюдения.

соотнесении, оценке и смысловом связывании надситуативной и ситуативной активности, интегрировании их в идеальном плане, в сознании индивида в непротиворечивое ценностно-смысловое и временно-пространственное личностное целое (в отличие от воли, реализующей это в ,практической деятельности [38]). Теоретический анализ проблемы [3, 5-7, 39, 40] позволяет нам выделить следующие иерархически организованные уровни функционирования критики.

Уровень смыслосообразности. Здесь соотнесение, оценка проводятся по критерию соответствия жизненному замыслу, нравственным идеалам, высшим ценностям личности.

Уровень мотивосообразности. Здесь оценка дается по критерию соответствия конкретно-ситуационным мотивам, актуальным социальным требованиям реальной жизни.

Уровень целесообразности. На этом уровне оценка выполняется по критерию адекватности направленности, содержания и смысла действий организующим поведение целям, соответствия их предметной логики условиям деятельности, в том числе и имеющимся у личности ресурсам - энергетическим, психическим и др.

Уровень самооценки. Сравнение идет по критерию соответствия субъективных представлений о сути, качествах и возможностях своего «Я» перечисленным реальным характеристикам личности, их восприятию и оценке окружающими, значимыми «другими».

Уровень операционального контроля. Сравнение осуществляется по критерию соответствия эталонных способов достижения отдельных сторон, качеств потребного образа будущего (цели) условиям реализации действий. Психологически момент оценки на этом уровне, по-видимому, совпадает с актом объективации несоответствия операциональных установок условиям выполнения действий и завершается с формированием новой адекватной установки.

Критика - сложная психическая функция, опосредованная рефлексивным сознанием, основная предпосылка и один из внутренних механизмов волевого поведения, свободы выбора. В связи с этим уровень критичности наиболее полно характеризует возможность испытуемого «отдавать себе отчет в своих действиях или руководить ими», т. е. дает наиболее ценную информацию об интеллектуальном и отчасти волевом критериях - способности к вменению. Выполненное нами с сотрудниками обобщение данных патопсихологической и экспертной практики, специальное экспериментальное изучение с помощью методов психосемантики [41] и решения творческих задач [42-44], особенностей эмоциональной регуляции  познавательных процессов у 95 психопатических личностей показали, что нарушения критики на всех выделенных уровнях ее функционирования могут быть обусловлены как неправильным использованием критериев оценки, так и искажением содержания образа окружающего мира, снижением возможности интеллектуальной переработки получаемой информации, ограничением возможностей поиска выходов из проблемной ситуации, способности прогнозирования ее исходов, построения адекватных схем поведения. Полученные данные позволяют рекомендовать для экспертной оценки состояния критики испытуемых такие ее качества, как адекватность, широта, полнота и глубина используемых оценок и самооценок, характер соотношений рефлексивных, личностных, предметных и операциональных уровней (моментов) мышления [42], устойчивость и качественные особенности личностного компонента восприятия, а также динамику и типологию защитных личностных механизмов. Полнота критики определяется мерой рефлексии, степенью осознанности оснований и широтой проводимых перспективных, ретроспективных и актуальных оценок, обосновывающих личностный выбор, глубина - пониманием, правильным осознанием их иерархии, адекватностью отражения временно-пространственной личностной перспективы, степенью дифференцированности проводимых сопоставлений.

Особую экспертную значимость в КСППЭ имеют проблемы, непосредственно связанные с исследованием личности. Они занимают ключевое положение в экспертизе эмоциональных состояний при решении главного вопроса о наличии или отсутствии в момент совершения инкриминируемых деяний «физиологического аффекта», служащего предпосылкой констатации судом «сильного душевного волнения» - обстоятельства, при определенных условиях являющегося квалифицирующим признаком уголовных статей. Основная задача психологического анализа личности в этом виде КСППЭ – дать научный контекст для экспертной оценки аффективной феноменологии, получить надежные объяснительные критерии особенностям развития, структуры, динамики и трансформации эмоциональных реакций. Наибольшее значение в решении этой задачи имеют следующие вопросы:

                1) определение индивидуальной чувствительности к влиянию конфликтной ситуации, учет особенностей отношений, направленности, самооценки, уровня притязаний, кризисных моментов в истории формирования личности;

2) определение степени эмоциональной устойчивости, порога развития состояния фрустрации;

3) определение особенностей эмоциональной переработки ситуативных воздействий; наличия, быстроты изживания или фиксации аффективных комплексов, тенденции к кумуляции или транзисторности эмоциональной напряженности;

4) определение особенностей психической деятельности в состоянии фрустрации: качества интеллектуального функционирования, уровня волевого контроля;

5) определение стереотипа поведения в обычном, ненапряженном состоянии и в состоянии фрустрации, выделение индивидуально ведущего типа реакции на препятствия с обращением особого внимания на склонность к агрессии.

Одно из основных методологических требований КСППЭ аффекта – динамический подход к оценке личности. Особенно важна реализация этого принципа у больных с личностными аномалиями. Проведенное нами с сотрудниками [31] специальное исследование особенностей КСППЭ эмоциональных реакций у 50 психопатических личностей показало, что структурирование конфликтной ситуации у них происходит в процессе психопатического реагирования по типу порочных «психопатических циклов» [45] на фоне специфических динамических личностных сдвигов: психопатических реакций (однозначных или неоднозначных [46] типу психопатий) и декомпенсаций. Эмоциональные реакции аффективной глубины (15 человек) были отмечены на фоне психопатических реакций, неоднозначных типу психопатий. Они развивались в результате продолжительной кумуляции эмоционального напряжения, причиной накопления которого у возбудимых психопатических личностей (8 человек) было патологическое гиперкомпенсаторное усиление вторично приобретенной в течение жизни эпилептоидности, у тормозимых психопатов (7 человек) - псевдокомпенсаторная генерализация отказных реакций [47]. Это приводило к  хронической задержке непосредственного эмоционального отреагирования, создавало большой «запас» неизжитых обид, сенсибилизировало психику к травмирующим влияниям, облегчало их суммарность. В результате наступающих изменений психической реактивности у психопатов существенно расширялся «спектр»  психотравмирующих влияний. В отличие от здоровых он включал  в себя «специфические» психотравмирующие воздействия, легко переносимые гармоничными личностями, но имеющие индивидуальную патогенную значимость для психопатов вследствие избирательной адресованности к личностным аномалиям, прямой направленности на срыв, дезорганизацию компенсирующих их психологических механизмов.

Более высокий уровень эмоциональной напряженности к моменту эмоционального взрыва обусловливал характерную утяжеленную клиническую картину аффекта у психопатических личностей. Ее отличительными особенностями наряду с длительностью периода эмоциональной кумуляции являлись признаки значительно более глубокого, чем у здоровых лиц, психогенного сужения сознания, что выражалось в характерных нарушениях познавательной деятельности. Восприятие становилось избирательно фрагментарным, утрачивало симультанность, приобретало иллюзорный характер. Нарушалась динамика мышления - резко ускорялись или замедлялись вплоть до остановки ассоциативные процессы, течение идей принимало персеверативный характер. Поведение делалось стереотипным, включало двигательные автоматизмы, штампы,  появлялись расстройства речевой функции.

Эмоциональные реакции, не достигшие аффективной глубины, возникали в структуре психопатических реакций однозначных типу психопатий, нередко знаменуя кульминационный момент этого вида личностной динамики. Они выражали собой утрированную форму привычного  реагирования психопата в трудных жизненных ситуациях и не сопровождались столь существенным изменением сознания и нарушениями познавательных процессов. У истерических психопатических личностей они несли явственную печать произвольного целенаправленного поведения.

Для раскрытия сущности выявленных клинических закономерностей нами с сотрудниками [31] было проведено экспериментальное изучение эмоционально-смысловой сферы у 49 возбудимых психопатов в обычном, относительно релаксированном состоянии и на фоне  ситуационно смоделированного эмоционального напряжения. С помощью методики семантического дифференциала было показано, что в отличие от здоровых определенные стимулы и ситуации, связанные с системой «Я», самовосприятием, установками, оценивались психопатическими личностями существенно большим количеством эмоциональных шкал (38 %), т. е. имели для них гиперболизированный личностный смысл, в то время как другие, «нейтральные» стимулы фактически не несли смысловой нагрузки. При восприятии этих стимулов эмоционально-оценочные свойства составляли лишь 12% всех регистрируемых в обычных условиях свойств, на которые «опирались» испытуемые-психопаты. В состоянии эмоциональной напряженности дисгармоничность эмоционально-смысловой сферы усиливалась. Опора на эмоционально-оценочные признаки при восприятии нейтральных стимулов снижалась до 9%, а при восприятии значимых стимулов увеличивалась до 50% (данные Ф.С.Сафуанова). Это указывает  на то, что происходит расширение границ личностных смыслов значимых объектов с усилением и генерализацией эмоциональных проявлений. Вместе с тем эмоционально-смысловое отношение к нейтральным стимулам окончательно сводится к минимуму. Наступающая в итоге типичная смысловая «поляризация» ситуации приводит к значительному искажению перцептивной деятельности. Можно думать, что вследствие этого поведение психопатов в состоянии эмоциональной напряженности начинает в большей мере определяться влиянием личностных смыслов и установок и делается все менее зависимым от объективных условий ситуации. В клинике психопатического поведения отмеченный процесс находит отражение в явлениях характерной «эмансипированности» [50] аномальной личности от реальных фактов.

Дефектность когнитивной регуляции поведения в состоянии эмоциональной напряженности еще более усугубляется особенностями функционирования мышления. Данные, полученные с помощью методики решения творческих задач [42], говорят о нарушении целостного взаимодействия компонентов мыслительной деятельности с доминированием количества высказываний (ходов мысли) на личностном уровне (40% по сравнению с 5-10% в норме) и снижением количества высказываний (ходов мысли) на рефлексивном уровне (12 % по сравнению с 40-45% в норме). Анализ высказываний испытуемых показывает, что происходит усиление эмоционального влияния на мышление, носящее характер непродуктивного переживания своей несостоятельности, при одновременном резком снижении способности к осознанию ошибочных оснований собственной деятельности (данные А.Н.Лавриновича). Это приводило к выраженному усилению ригидности, стереотипности поведения, снижению его социальной эффективности и дальнейшему росту эмоциональной напряженности по закону порочного круга. Описанный психологический механизм, по-видимому, является одним из патогенетических оснований «психопатического цикла».

Проведенное клинико-экспериментальное изучение психопатических личностей возбудимого и тормозимого типа свидетельствует, что без учета динамических сдвигов в личностной структуре, принятия во внимание способов психологической компенсации и защиты, характера изменений познавательной и эмоциональной регуляции поведения на фоне фрустрации, стресса раскрытие патогенного значения ситуации и оценка специфики эмоционального процесса невозможны. Поэтому данные экспериментально-психологического исследования и тестов имеют для КСППЭ скорее вспомогательное значение и должны быть распространены на момент содеянного с предельной осторожностью. Необходимо учитывать, что они нередко описывают личность, находящуюся в новой социальной позиции, т. е. по существу новую личность [35], результат душевного кризиса и нового смыслопорождения [38] в ситуации личностного краха при взятии под стражу и осуждении. В связи с изложенным основное значение в КСППЭ эмоциональных состояний имеет анализ жизненного пути испытуемого, его целостного поведения [11, 40] по данным психологической беседы, материалам уголовного дела, историям болезни [28], извлечение из них информации о формировании направленности личности, системе ее общественных отношений [2, 5, 7, 40], способах самоактуализации в психологический период, относящийся к содеянному.

Одной из актуальных проблем КСППЭ является задача уточнения психологических дефиниций эмоциональных состояний. Стресс, фрустрация, конфликт, кризис, эмоциональная напряженность, аффект – таков далеко не полный перечень используемых в психологической и юридической литературе определений. Между тем границы, точный объем понятий, их соотношения друг с другом отчетливо не установлены. В некоторых понятиях не выделено собственно психологическое содержание, что относится прежде всего к центральному понятию КСППЭ эмоциональных состояний - «физиологический аффект». Явно недостаточно разработаны аналитические подходы к диагностике механизмов эмоционального процесса, отсутствуют психологические критерии надежного генетического дифференцирования аффективных реакций. Ведушим здесь все еще остается феноменологический поведенческий, в сущности клинический, анализ, хотя очевидно, что внешне сходное эмоциональное  поведение может иметь в своей основе неодинаковые психологические причины и способы реализации, регуляции личностью, т. е. иметь совершенно различную психологическую природу.

            Особенно остро в связи со сказанным в КСППЭ эмоциональных состояний стоит вопрос о  классификации аффектов. Общепринятое в настоящее время деление на аффекты «патологический» и «физиологический» возникло в судебной психиатрии применительно к ее главной задаче - разграничению критериев вменения и невменения. С момента введения Крафт-Эбингом понятия «патологический аффект» оно всегда оставалось наполненным психотическим содержанием [48]. Все остальные аффекты традиционно именовались «физиологическими» [51]. Вследствие иных задач КСППЭ использование для ее нужд такой стилизованной дихотомической классификации аффективных реакций, включающей предельно обобщенное и синкретическое определение физиологического аффекта, становится явно неоправданным упрощением. Обусловленная запросами юридической практики необходимость более дифференцированной оценки «свободы воли» в состояниях, не исключающих вменяемости, в частности степени ее ограничения в момент аффективной реакции, требует преодоления синкретизма, слитности понятия «физиологический аффект», наполнения его адекватным психологическим смыслом, соответствующим современному теоретическому уровню развития медицины и психологии.

Термин «физиологический». В теории медицины (физиологии) имеет вполне определенное значение, эквивалентное понятию нормы, здоровья, функционального оптимума протекания жизнедеятельности, в том числе и эмоциональных реакций, основное назначение которых состоит в приспособлении и регуляции поведения [52]. Резкое же снижение порога развития аффектов, несоответствие их силы, интенсивности и глубины дезорганизации познавательной деятельности, вызвавшей причине, повышенная стойкость или лабильность, чрезмерная длительность аффективного возбуждения, резкая суженность сознания на его высоте - все эти особенности патологического функционирования, встречающиеся в клинике психических болезней и ярко проявляющиеся, как было показано выше, у психопатических личностей [31], несомненно и отчетливо приводят к нарушению психической регуляции адаптации. При некоторых видах психической патологии - психопатиях, психопатоподобных состояниях различного происхождения, неврозах - типологический синдромальный диагноз представляет собой по существу «обобщенный портрет» аффективной (эмоциональной) реактивности субъекта.

                Таким образом, представление о нефизнологичности эмоциональных и аффективных проявлений имплицитно, в скрытой, неявной форме уже содержится во многих психиатрических нозосиндромальных диагнозах, констатирующих отклонения от психического здоровья, нормы с преимущественным поражением эмоциональной сферы личности. Проведенное нами с сотрудниками [31] исследование больных психопатиями экспериментально обосновывает это положение. Вместе с тем существующая дихотомическая классификация эмоциональных реакций традиционно относит аффекты таких лиц, коль скоро у них отсутствуют признаки транзиторного, психогенно вызванного сумеречного состояния сознания, к «физиологическим». Легко видеть, что такая квалификация неоправданно сужает понятие «патологический аффект», отождествляя его с аффектом психотическим, и неправомерно расширяет понятие «физиологический аффект» за счет включения в него эмоциональных реакций, утративших адаптивное значение. Перспективы дальнейшего совершенствования КСППЭ требуют устранения имеющегося несоответствия. С этой целью нами была предложена трехчленная систематика аффектов, включающая новое понятие - «аномальный аффект» [32]. Оно не изменяет объем термина «патологический аффект», но существенно сужает границы определения – «аффект физиологический», исключая из него аффективные реакции, характеризующиеся патологически измененными закономерностями развития и аномальными механизмами течения.

Как следует из принятых разграничительных критериев, вводимая классификация основана на отказе от чисто феноменологической идентификации вида и глубины эмоциональных реакций⁴. Она устанавливает в диагностике аффектов новый принцип обязательного учета внутренних условий [36] течения эмоционального процесса - биологической и психологической «почвы» развития эмоциональных реакций, чем нацеливает экспертов на поиски и квалификацию специфических психологических результатов влияния этих условий. Особенности воздействия психопатической патологической почвы на утяжеленное течение аффектов были рассмотрены выше. Другим, часто встречающимся в практике КСППЭ примером патологической почвы протекания аффективных реакций является состояние простого алкогольного опьянения.

                Так, нами и сотрудниками [33] с помощью методов психосемантики и решения творческих задач [41,42] на 15 здоровых испытуемых было показано, что даже в легком алкогольном опьянении существенно изменялся характер эмоциональной регуляции восприятия и мыслительной деятельности. Неадекватно повышалась самооценка. Наряду с тем, что субъект оценивал свои способности как более высокие, а самого себя как более «доброжелательного», «положительного», в его реальном поведении начинали доминировать  внешнеобвиняющие самозащитные формы реагирования, снижался порог развития эмоциональных реакций, предпочтительными становились наиболее легкие, примитивные, не требующие усилий и напряжения способы достижения целей. Упрощался воспринимаемый образ мира, снижалась способность к осознанию неверных оснований своей деятельности, причин и существа допущенных ошибок, уменьшались возможности самоконтроля, мобилизации внутренних усилий и интеллектуальных резервов на преодоление возникших затруднений.

Сходные данные получили А.Е.Бобров и В.И.Похилько [53]. Используя метод репертуарных решеток, они обнаружили, что в состоянии алкогольного опьянения качественно изменяются представления

---------------

⁴Согласно ортодоксальному мнению [23, 51], диагностика аффекта «включает в себя изучение симптомов психического состояния субъекта при совершении им противоправных действий, а не почву, на которой возникает аффект» [51].

испытуемых о мире и собственной личности, «расщепляются» сложившиеся смысловые образования, нарушается упорядоченность когнитивных структур, упрощаются и распадаются познавательные процессы. Принципиально важно, что характер психологических нарушений прямо зависел от динамики содержания алкоголя в выдыхаемом воздухе, т. е. от актуальной концентрации в крови.

 

Результаты рассмотренных экспериментальных исследований, отражающие существенное нарушение в алкогольном опьянении личностного, эмоционального и когнитивного функционирования, обосновывают отказ от квалификации аффектов у нетрезвых лиц как «физиологических». Рекомендации некоторых авторов [23] разграничивать при оценке аффективных реакций пьяных сугубо алкогольные и эмоциональные нарушения поведения нам представляются не только практически невыполнимыми, но и методологически неверными. Они постулируют независимость, рядоположенность этих нарушений в состоянии аффекта, развившегося на фоне алкогольного опьянения, что противоречит как принятому в советской психологии целостному системному подходу [2-7] к функционированию личности, так и клиническим [49] и экспериментальным фактам [33, 53]. На наш взгляд, аффективные реакции на фоне алкогольного опьянения следует расценивать как один из вариантов «аномального аффекта». Однако в отличие от аффекта на психопатической почве, врожденный характер которой является смягчающим вину обстоятельством, упречность за развитие и более тяжелое течение эмоционального процесса в состоянии алкогольного опьянения может быть возложена в силу ст. УК на лицо, совершившее инкриминируемое деяние в нетрезвом видe. Из этого следует, что констатация алкогольного варианта аномального аффекта у испытуемого может быть расценена судом как обстоятельство, отягчающее его вину. Другими словами, предложенный нами новый принцип классификации эмоциональных состояний (аффектов) позволяет судебно-следственным инстанциям, опираясь на достижения современной психологии и результаты КСППЭ, проводить научно более обоснованную, дифференцированную оценку и квалификацию аффективных правонарушений. В этом основное практическое значение вводимой классификации.

Еще более остро стоят проблемы психологических дефиниций и классификации в КСППЭ «индивидуально-психологических особенностей» личности. Здесь личность - предмет специального экспертного рассмотрения,  главная, конечная цель исследования. В связи с этим выбор адекватного задачам экспертизы определения личности и установление в соответствии с его границами оснований для систематики ее индивидуальных различий имеют не только важное методологическое, но и решающее практическое значение. В зависимости от того, в каком объеме – узком или широком [56] - берется понятие «личность», включается ли характер в ее сущностное «ядро» или относится преимущественно к инструментальной сфере [35], по-разному может быть раскрыто единичное (индивидуальное) и особенное в личности. В определении суда обычно не уточняется, какой аспект личности - направленность, характер или способности - представляет наибольший юридический интерес. Во многом он подразумевается правовым статусом испытуемого, характером совершенного им (обвиняемый), в отношении его (потерпевший) или в его присутствии (свидетель) преступного деяния. Так, от КСППЭ особенностей личности обвиняемых в убийствах и телесных повреждениях судебно-следственные инстанции ожидают освещения прежде всего таких черт, как агрессивность, жестокость, злопамятность, мстительность и др.; от КСППЭ потерпевших - внушаемости, зависимости, подчиняемости, устойчивости к стрессу; от КСППЭ свидетелей - раскрытия особенностей восприятия, мышления (способности к правильному пониманию происходившего), памяти, склонности к фантазированию и др.

            Такая широкая, неконкретная формулировка задач экспертам существенно осложняет целенаправленный выбор методических средств. Наш анализ 37 соответствующих КСППЭ показал, что для этих целей чаще используются анкетные личностные тесты (MMPI, 16РР Кеттела), т. е. как раз сравнительно менее адекватные методики. Ориентированные преимущественно на· вычленение «социально-типического» [35] в личности. Более полно соответствуют поставленной задаче проективные методы (ТАТ, тест Роршаха, тест Розенцвейга). позволяющие содержательно описать индивидуальность структуры мотивационно-потребностной сферы личности, особенности ее эмоциональной реактивности, когнитивного функционирования, своеобразие «стиля» разрешения проблемных и фрустрирующих ситуаций.

            Следует еще подчеркнуть, что, как и при КСППЭ эмоциональных состояний, данные психометрических исследований играют лишь вспомогательную роль. Основное значение имеют результаты психологического анализа целостного поведения [2, 40], поступков, личностных выборов на жизненном пути испытуемого, оценка идеалов, ценностных ориентаций [8], пространственно-временной перспективы его мотивации, способов и средств ее реализации.

            Как правило, помимо задачи диагностики индивидуальных черт личности судебно-следственные инстанции ставят вопрос о том, какое отражение нашли выявленные личностные особенности в конкретном поведении обвиняемых, потерпевших или свидетелей. Наиболее дискуссионным аспектом этой проблемы в настоящее время является вопрос о возможности содержательного определения мотивов противоправного или виктимного поведения. Мы возражаем против признания [22] такой возможности на данном этапе развития психологической науки, Попытка разграничить юридические и психологические мотивы криминального поведения [57] не меняет существа дела. Установление юридических мотивов содеянного - прерогатива суда, она не входит в компетенцию эксперта-психолога. Содержательное же выяснение психологических мотивов содеянного во всех случаях подразумевает однозначную информативную диагностику иерархии личностных смыслов, ее актуальной на момент содеянного проекции на конкретный ситуационный мотив, для чего современная психология пока не имеет достаточно надежных методов. Предположительные же выводы, как уже отмечалось, не могут быть доказательствами по делу. На наш взгляд, с учетом настоящего уровня развития учения о личности КСППЭ правомочна отвечать лишь на вопрос о содержании и иерархии ее основных мотивационных линий. Такое раскрытие внутренней психологической структуры личности испытуемого может быть использовано судом при анализе и оценке непосредственных мотивов противоправных деяний⁵.

            Разновидностью экспертизы индивидуально-психологических особенностей личности по существу является КСППЭ психического развития несовершеннолетних. В соответствии со ст. 392 УПК РСФСР и с пoложениями постановления пленума Верховного Суда СССР № 16 от 3.XII.76 г., задачами этой КСППЭ являются установление у подростков вида и генеза (причин) умственной отсталости, оценка степени ее выраженности с целью ответа на вопрос, мог ли подросток «полностью осознавать значение своих действий и в какой мере мог руководить ими».

            Основная проблема КСППЭ несовершеннолетних на современном этапе - неразработанность психологического содержания понятия «умственная отсталость», отсутствие апробированных психологических критериев и методических приемов диагностики этого психического состояния. Оно, несомненно, не сводится законодателем лишь к интеллектуальному недоразвитию, о чем свидетельствует присутствие в раскрывающем его определении наряду с интеллектуальным и волевого критерия - возможности руководить своими действиями. Наличие в СТ. 392 УПК этих двух личностных критериев позволяет соотнести юридическое понятие «умственная отсталость» с более широким психологическим понятием «личностная незрелость». Такая трактовка подразумевает использование при ее диагностике не только данных об интеллектуальном развитии, но и сведений о степени сформированности мотивационно-потребностной и эмоционально-волевой сфер, уровне функционирования морального и правового сознания. Тем самым обосновывается возможность применения в качестве критериев личностной («умственной») зрелости данных возрастной и педагогической психологии.

Согласно «Международной классификации болезней», понятие «умственная отсталость» имеет собирательное значение, объединяющее различные по происхождению формы психической патологии, в том числе и обусловленные влиянием неблагоприятных социально-психологических факторов. Статья 392 УПК имеет в виду лишь некоторые из них –  «не связанные с душевным заболеванием». В постановлении пленума Верховного

 

 

---------------

⁵Постановление Пленума Верховного суда СССР от 6.III.1971 Г., п. 14.

Суда СССР № 16 от 3.XII.76 г. такого ограничения не приводится. Это позволяет допустить, что понятие душевного заболевания не было использовано законодателем в предельно широком смысле, как любое психическое расстройство. Такая редакция дает возможность в соответствии с объемом медицинского понятия «умственная отсталость» рассматривать в качестве объекта КСППЭ не только ее формы, связанные с педагогической запyщенностью, но и «признаки умственной отсталости» в структуре ранних органических поражений головного мозга.

            Экспертная практика подтверждает справедливость этого вывода. Анализ 48 КСППЭ подростков, проведенный нами с сотрудниками, показывает, что лишь у 7 испытуемых (16,6%) речь шла о полном отсутствии психической патологии. В остальных случаях сомнение суда вызвали признаки «умственной отсталости», связанные с наличием у подростков органического поражения головного мозга (21 человек – 4J,75%), явлений психофизического инфантилизма (13 человек – 27%), олигофрений (4 человека –  8,33 %), психопатий (2 человека – 4,17 %).

            Включение в понятие «умственная отсталость» перечисленных форм с биологически обусловленной неполноценностью психики ставит еще одну очень важную психологическую проблему - необходимость разработки адекватных принципов и уточненных критериев оценки личностного развития больных с проявлениями эволюционного психического дизонтогенеза. Простое, некорригированное использование для этих целей данных возрастной и педагогической психологии неэффективно, так как становление личности у этих подростков идет дисгармонично, диссоциированно. При этом ускоренное, опережающее созревание одних психических функций сопровождается отставанием, задержкой развития других. Особенно ярко это свойство проявляется при психопатиях, патогенез которых наиболее тесно связывается с эволютивным дизонтогенезом [58-60]. Нами совместно с Ф.С.Сафуановым экспериментально обосновано это положение.

Таковы основные психологические проблемы КСППЭ и возможные перспективы (пути и средства) их разрешения на современном этапе развития психологической науки. Дальнейший прогресс КСППЭ – этого нового важного направления прикладной психологии - во многом связан с успешностью разработки назревших фундаментальных вопросов в общей, медицинской, социальной, возрастной и педагогической психологии. Внимание специалистов, работающих в этих отраслях психологической науки, мы и стремились привлечь к их обсуждению, заинтересовав новой практической областью применения профессиональных знаний –  КСППЭ.

 

ЛИТЕРАТУРА

 

1. Ломов Б.Ф. Задачи психологической науки в свете решений XXVI съезда КПСС и июньского (1983 г.) Пленума ЦК КПСС.- Психол. ж., 1983, т. 4, №  6, с. 3-20.

2. Ломов Б.Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1984.

3. Кузьмин В.П. Исторические предпосылки и гносеологические основания системного подхода.- Психол. ж., 1982, т. 3, № 3, с. 3-14; № 4, с. 3-13.

4. Забродин Ю.М. Проблемы разработки практической психологии (о научных основах психологической службы).- Психол. ж., 1980, т. 1, № 2, с. 5-18.

5. Шорохова Е. В. Тенденции исследований личности в современной психологии.- Психол. ж., 1980, т. 1, № 1, с. 45-57.

6. Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л., 1969.

7. Мясищев В. Н. Личность и неврозы. Л., 1960.

8. Ратинов А. Р. Методологические вопросы юридической психологии.- Психол. ж., 1983, т. 4, № 4, с. 107-118.

9. Строгович М. С. Некоторые вопросы использования психологических знаний в   юридической науке.- Психол. ж., 1980, т. 1, № 6, с. 96-107.

10. Кудрявцев В. Н. Причины правонарушений. М., 1976.

11. Кудрявцев В. Н. Правовое поведение. Норма и патология. М., 1982.

12. Кабанов М.М., Личко А.Е., Смирнов В.М. Методы психологической диагностики и коррекции в клинике. Л., 1983.

13. Поляков Ю.Ф. О методологических проблемах взаимосвязи психиатрии и психологии (К итогам дискуссии).- Ж. невропатол. и психиатрии, 1977, т. 77, № 12, с. 1822-1832.

14. Поляков Ю. Ф. Здравоохранение и задачи психологии.- Психол. ж., 1984, т. 5, № 2, С.68-75. .

15. Рубинштейн. С.Я. О развитии патопсихологии.- Психол. ж., 1983, т. 4, № 2, с. 94-103.

16. Рубинштейн С. Я. Экспериментальные методики патопсихологии. М., 1970.

17. Блейхер В. М., Бурлачук Л. Ф. о некоторых понятиях медицинской психологии.- Ж. невропатол. и психиатрии, 1980, т. 80, № 1, с. 128-130.

18. Блейхер В. М. Клиническая патопсихология. Ташкент, 1976.

19, Зачепицкий Р. А. По поводу статьи С. Я. Рубинштейн «О роли психолога в психотерапии»,-Ж. невропатол. и психиатрии, 1981, т. 81, № 3, С. 454-456.

20. Коченов М. М. Судебно-психологическая экспертиза. М., 1977.

21. Коченов М. М. Комплексная психолого-психиатрическая экспертиза (к постановке проблемы), - В кн.: Вопросы борьбы с преступностью. М., 1978, с. 114-126.

22. Коченов М. М. Введение в судебно-психологическую экспертизу. М., 1980.

23. Ситковская О. Д. Судебно-психологическая экспертиза аффекта: Автореф. дис. На соискание уч, ст. канд, наук. М., 1979.

24. Леонгард К Акцентуированные личности. Киев, 1981.

25. Личко А. Е. Психопатии и акцентуации характера у подростков. Л, 1977.

26. Котов Д. Судебно-психологическая экспертиза,- Соц, законность, 1975, № 8.

27. Зейгарник Б. В. Патопсихология. М., 1976.

28. Зейгарник Б. В., Братусь Б. С. Очерки по психологии аномального развития личности, М., 1980.

29. Николаева В.В., Соколова Е.Т., Сnиваковская А.С. Спецпрактикум по патопсихологии. М., 1979.

30. Кудрявцев И.А. О диагностической информативности некоторых патопсихологических симптомокомплексов,- Ж. невропатол. и психиатрии, 1982, т. 82, №  12,

31. Кудрявцев И.А., Лавринович А.Н., Сафуанов Ф.С., Ерохина М.Б. Heкотopыe клинические особенности и психологические механизмы нарушений регуляции поведения у психопатических личностей в состояниях эмоциональной напряженности.- В кн.: Kpaтковременные расстройства в судебно-психиатрической практике:

32. Кудрявцев И. А. Некоторые дискуссионные теоретические и организационные вопросы комплексной психолого-психиатрической экспертизы лиц в состоянии аффекта,- В кн,: Теоретические и организационные вопросы судебной психиатрии. М., 1980, с. 108-116.

33. Кудрявцев И. А., Ерохина М. Б., Лавринович А. Н., Сафуанов Ф. С. Особенности эмоциональной регуляции поведения здоровых лиц в состоянии алкогольного опьянения.- В кн.: Алкоголизм (клиника, терапия, судебно-психиатриеское значение). М., 1983, с. 131-138.

34. Снежневский А. В., О нозологии психических расстройств.- Ж. невропатол. и психиатрии, 1975, т. 75, № 1, С. 138-143.

35. Асмолов А. Г. Личность как предмет психологического исследования. М., 1984.

36. Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М., 1957.

37. Рубинштейн. С. Л. О мышлении и путях его исследования. М., 1958.

38. Василюк Ф. Е. Психология переживания. М., 1984.

39. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

40. Ковалев В. И. Мотивационная сфера личности как проявление совокупности общественных отношений,- Психол, ж., 1984, т. 5, № 4, С. 3-13.

41. Apтемьева Е. Ю. Психология субъективной семантики. М., 1980.

42. Семенов И.Н., Зарецкий В.К. Концептуальные схемы изучения процессов поиска и принятия решения,- В кн,: Эргономика. Проблемы методологии в эргономике. Вып. 17. М., 1979.

43. Зарецкий В. К, Холмогорова А. В, Смысловая регуляция решения задач, требующих творческого подхода,- В кн,: Исследования по психологии творчества, М.,

44. Тихомиров О. К., Богданова Т. Г. Исследование структурирующей функции мотива.- Психол. ж., 1983, т. 4, № 6, С. 54-61.

45. Кербиков О. В. К учению о динамике психопатии.- В кн.: Проблемы судебной психиатрии. Вып. 10, М., 1961, с. 5-30.

46. Шостакович Б. В. Судебно-психиатрический аспект динамики психопатий: Дис. на соискание уч, ст. докт, мед. наук. М., 1971.

47. Морозов Г.В., Шубина Н. К.  К понятию о компенсациях при психопатиях.- В кн.: Реабилитация больных нервными и психическими заболеваниями. Л., 1973,

48. Морозов Г.В. Судебно-психиатрическая экспертиза так называемых исключительных состояний и некоторых других расстройств психической деятельности.- В кн.: Руководство по судебной психиатрии. М., 1977, с. 348-363.

49. Морозов Г. В., Качаев А. К, Лукачер Г. Я. Дифференциальная  диагностика простого и патологического опьянения. М., 1973.

50. Ганнушкин. П. Б. Клиника психопатий, их статика, динамика, систематика. М

51. Калашник Я. М. Патологический аффект.- В кн.: Проблемы судебной психиатрии. Вып. 3. М., 1941, с. 249-280.

52. Вилюнас В. К. Психология эмоциональных явлений. М., 1976.

53. Бобров А. Е., Похилько В. И. Изменение когнитивного функционирования личности в состоянии алкогольного опьянения.- В кн.: Материалы симпозиума психиатров социалистических стран, Баку, 1984.

54. Иваницкuй А. М. Мозговые механизмы оценки сигналов. М., 1976.

55. Костандов Э. А. Восприятие и эмоции. М., 1977.

56, Гиппенрейтер Ю. Б. Понятие личности в трудах А. Н. Леонтьева и проблема исследования характера,- Вестн. Моск, ун-та, 1983, № 4, С, 7-22.

57. Гульдан. В. В. Основные типы мотивации противоправных действий у психопатических личностей.- Вестн. Моск. ун-та, 1984, № 1, С. 31-45.

58. Сухарева Г. Е. Лекции по психиатрии детского возраста. М., 1974.

59. Ковалев В. В. Психиатрия детского возраста. М., 1979.

60 Ушаков Г. К. Пограничные нервно-психические расстройства. М., 1978.